Мастер Страшного суда - Страница 20

— От чьего имени должен я это все передать? — спросил я.

— Скажите ему, — голос звучал на этот раз очень немилостиво, как у избалованного ребёнка, когда что-нибудь делается не по его желанию, — скажите профессору, что я ни при каких обстоятельствах не стану дольше ждать Страшного суда. Этого будет с него достаточно.

— Страшного суда? — спросил я удивлённо, ощутив какой-то лёгкий трепет, причины которого не мог себе уяснить.

— Да. Страшного суда, — повторила она с ударением. — Так и передайте, пожалуйста. Благодарю вас.

Я слышал, как она дала отбой, и опустил трубку. В тот же миг меня кто-то ухватил за плечо. Я повернул голову, инженер стоял со мною рядом, вытаращив на меня глаза.

— Что… что вы сказали? — лепетал он. — Что вы только что сказали?

— Я?.. Дама, дама у телефона… Она дольше не хочет ждать Страшного суда.

Он выпустил меня и схватил трубку. Шляпа его свалилась на пол. Я поднял её и держал в руках.

— Поздно. Она дала отбой, — сказал я.

Он яростно швырнул трубку на вилку.

— С кем вы говорили? — набросился он на меня.

— С кем? Не знаю. Она не хотела назвать себя. Но её голос показался мне знакомым. Это все, что я могу сказать.

— Вспомните! Ради Создателя, вспомните же! — закричал он. — Я хочу знать, с кем вы говорили. Вы должны вспомнить! Слышите? Вы должны вспомнить!

Я пожал плечами.

— Если хотите, — сказал я, — я вызову станцию. Может быть, мне скажут, с кем я был соединён.

— Это совершенно безнадёжно, не трудитесь. Лучше постарайтесь припомнить!.. Она вызывала Ойгена Бишофа? Чего она хотела от него?

Я повторил ему дословно разговор.

— Вы это тоже находите странным? — спросил я в заключение. — Страшный суд! Что могло бы это значить?

— Не знаю, — сказал он, тупо глядя в пространство. — Знаю только, что это были последние слова Ойгена Бишофа.

Молча стояли мы друг против друга.

Ничто не шевелилось в комнате, было слышно только тиканье часов, больше — ни звука, пока наконец доктор Горский, выглянув в сад, не захлопнул окна.

— Слава Богу, дождь уже прошёл, — сказал он и подошёл к нам.

— Какое мне дело, идёт ли дождь или не идёт, — закричал инженер в припадке внезапной ярости. — Разве вы не понимаете? Жизнь человека в опасности!

— Вы совершенно напрасно тревожитесь из-за меня, — сказал я, чтобы его успокоить. — Право же, я не так беспомощен, как вы думаете, и, кроме того…

Он посмотрел на меня совершенно безумным взглядом, потом увидел свою шляпу и взял её у меня из рук.

— Речь идёт не о вашей жизни, — пробормотал он. — Нет, не о вашей.

Потом он вышел. Безмолвно, как лунатик вышел он из комнаты и спустился по лестнице со смятой шляпой в руке, не попрощавшись, не обратив внимания ни на меня, ни на доктора Горского.

Глава XI

На людей, встречавшихся мне по пути, я производил, должно быть, впечатление полоумного, внезапно выбитого из своей колеи человека, когда я в этот вечер шёл домой по ярко освещённым улицам, взволнованный, без шляпы и с рваной свежей раной на лбу. Когда и где получил я ранение, так и осталось для меня невыясненным. Вернее всего, когда я в павильоне на несколько секунд потерял сознание — это был только лёгкий приступ слабости, и он скоро прошёл, — я ударился лбом о какой-то твёрдый предмет, о спинку стула или край письменного стола. Я помню ясно, что вскоре после этого почувствовал острую и сверлящую боль над правым глазом, но не обратил на неё особенного внимания, да и прошла она скоро. Идя по улице, я все ещё не знал об этой ране, и удивлённые взгляды прохожих вызывали во мне странное ощущение.

Мне казалось, будто уже весь город знает о том, что произошло на вилле Бишоф. Весь город принимал участие в событии, весь город знал меня и видел во мне убийцу. «Как это ты не арестован?» — спрашивал изумленный взгляд студента, вышедшего на улицу из ночного кафе. Испугавшись, я ускорил шаг и встретил двух девушек, стоявших перед воротами и ждавших, чтобы открыли калитку, двух сестёр, и одна из них, с веткой рябины в руке, узнала меня, в этом не было сомнения. «Вот он», — прошептала она, и я видел, как она с выражением негодования и гадливости отвернулась в сторону. У неё было бледное лицо, и под широкими полями её летней шляпы отливали рыжеватым блеском волосы.

Потом приблизился пожилой господин, руки у которого нервно подёргивались. Он остановился и скорбно взглянул на меня, даже как будто собирался заговорить со мною. «Как могли вы вогнать в смерть этого несчастного человека? Как могли вы?» — хотел он, казалось, сказать. «Черт побери, довольно с меня!» — подумал я, и он заметил, что я готов при первом же его слове схватить его за горло, он испугался и ушёл…

Но затем произошло нечто, окончательно лишившее меня самообладания.

Навстречу мне бесшумно ехал велосипедист, рослый, мускулистый человек с голыми руками; он похож был на пекаря в своей фуфайке. Соскочив с велосипеда, он пристально посмотрел на меня. «Этот ищет меня, этот гонится за мной», — промелькнуло у меня в голове, и я пустился бежать, задыхаясь, мчался я по улице, мчался все дальше и остановился в каком-то тёмном переулке, далеко от своего пути, с трудом переводя дыхание. Только тогда сознание вернулось ко мне.

«Что это было? — спрашивал я себя со стыдом и страхом. — От кого я бежал? Разве мог весь город прийти в волнение от того, что кто-то там застрелился? Что за сумасшествие! Как мог я в глазах чужих и безучастных людей, случайно мне встретившихся, — как мог я в их лицах читать нелепое обвинение Феликса!» Бредовое видение испугало меня. Чужие люди, никого из них я раньше не видел… «Довольно. Домой!» — гневно прошептал я про себя. Это нервы. Мне надо принять брому. Да, слишком много пришлось перенести за один день… Чего я боюсь? В том, что произошло, я ведь ничуть не повинен. Я не мог помешать, никто не мог этому помешать, ничьих взглядов мне не приходится опасаться. Я могу спокойно продолжать свой путь, могу смотреть людям прямо в лицо, так же прямо, как вчера, как во все дни моей жизни.